Нетти повернулась ко мне спиной, спустила слаксы и трусики. Наклонилась вперед, перенеся вес на локти, подняла свою большую задницу. Я помню, как выгнулась ее спина, а футболка сползла к лопаткам, обнажив поясницу. Как каждая ягодица поднялась и отвалилась в сторону, открыв коричневую полосу и маленькие темные волосики, которые охраняли ее снизу. И разумеется, анус. Такой сморщенный. Цвета лакрицы, мускатного ореха, корицы. А в его центре — маленькая черная точка, источавшая едва уловимый запах говна, теряющийся в запахах киски, пудры и пота. Мне это нравилось.
Она наблюдала за мной, глядя через плечо. Наблюдала, как я прижал член к расщелине между ягодицами, поводил вверх-вниз, ухватил ягодицы ладонями, начал тереть их большими пальцами. Вот тогда она улыбнулась, закрыла глаза и отвернулась, медленно, очень медленно, как старая черепаха, которую я однажды видел по ти-ви.
— М-м-м-м, — промурлыкала она. — Не дразни меня.
Я не знал, что дразню, но все равно кивнул. Собственно, я вообще не знал, что делаю. Просто мне казалось, что вставлять сразу — неправильно. Без того, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Без поцелуев. Вот я и сделал то, чего мне всегда хотелось. Что на тот момент представлялось очень даже экспериментальным. Я наклонился и стал целовать расщелину Нетти. Верх и низ. От киски до ануса, от дырки к дырке. А вскоре уже не целовал, а лизал. И вот тогда Нетти начала покачиваться. Тогда так выгнула спину, что я подумал: или у нее треснет позвоночник, или разойдется шов.
— О черт. Вставь его в меня, сейчас. — Она осипла, голос дрожал от напряжения, словно она на меня злилась.
Я, однако, вновь прижался к ее расщелине. Сжал ягодицы как мог и трахал ее языком. Трахал бы и трахал, но рука Нетти уже лезла мне между ног, хватала мой член, пытаясь направить его в свою киску. Вот я ее и отпустил, откинулся назад, позволив члену свободно покачиваться. Я от этого балдел, наблюдая, как один ее пальчик, казалось, сообщал другому о местонахождении моего органа. Как все вместе они пытались сомкнуться на нем, но я напрягал член, и он выпрыгивал из ее руки. Всякий раз, когда я это проделывал, Нетти рычала, еще сильнее выгибала спину, мотала своей большой задницей. Но потом что-то случилось: я уже не наслаждался этой игрой — чувствовал себя суперговнюком, Не потому, что злил ее… дразнил… но потому что… не знаю… мне казалось, будто я что-то предавал. Потому что теперь она была мне дорога. Потому что игры кончились. И этот день отличался от того, другого, в зарослях ежевики. Даже если мы впервые собирались сделать это без поцелуев.
«Момент, — думал я, — требует медленных, плавных движений». Но Нетти сразу потребовала, чтобы я долбил ее изо всей силы. Что меня удивило. Тем не менее я подчинился. Положил руки ей на плечи, быстро притянул ее к себе, мои яйца колотились об эластик ее колготок. Я чувствовал, что вот-вот кончу, и сказал ей об этом. И это было непривычно: раньше я никогда ничего такого не говорил. Нетти ответила, что все нормально. Но мы сбавили темп. На этот раз я протянул руку, чтобы поиграть с ее киской, и впервые не сомневался в том, что нащупал ее клитор. А понял я, это клитор, потому, что она аж подпрыгнула, когда я коснулся его. Вот тут пришла ее очередь остановиться. Я не возражал. Позволил ей взяться за мою руку, разделить пальцы посередине. Позволил установить их так, как ей более всего хотелось, как, по ее словам, максимально возбуждало. И я почувствовал, что меня хвалят, когда она убрала руку, оставив самостоятельно делать то, чему научила. То есть я выучил еще один урок. Подумал, что мы могли бы заниматься этим вечно. И мы занимались, пока не кончили.
Уже поднимаясь по лестнице, Нетти дала мне знак остановиться. Вроде бы услышала какие-то голоса. Мы прислушались. Как выяснилось, Дотти что-то бормотала во сне. Мы тихонько вошли в гостиную. Дотти, свернувшись калачиком, лежала на диване. Бенгт-младший лизал ей подошвы. Прекрасно. Прекрасное зрелище. Но где Кай? Неожиданно Бенгт-младший застыл. Снаружи донеслось урчание мотора. Заскрипели тормоза. Бенгт-младший промчался мимо нас, взбежал по лестнице на второй этаж. Мы отправились на кухню и выглянули из окна. «2002» Кая стоял на подъездной дорожке, мотор на холостых оборотах работал практически бесшумно.
— Хочешь остаться? — спросила Нетти.
Прежде чем я успел ответить, Бенгт-младший уже сбежал вниз по лестнице. Повернувшись, мы увидели, как он мчится к двери, а из пасти торчит кожаный пояс с искусственным членом.
— О, так твоя мамочка уже дома? — во сне пробормотала Дотти.
Мне с трудом удалось сдержать смех. Нетти схватила бутылку «Матеуса», и мы вышли через парадную дверь. Плевать мы хотели, увидит нас кто-нибудь или нет.
— После этого вы часто виделись с Каем и Дотти?
— Скорее нет, чем да. Но после той ночи вечеринок больше не устраивали.
— Как они уживались с соседями?
— Люди держались от них на расстоянии. В Шогнесси они своими так и не стали.
— Должно быть, в «Китс» они чувствовали бы себя как дома.
— Да, пожалуй. Там они бы никого не удивили.
«Китс» — сокращение от «Китсилано». И когда я говорю, что кто-то пошел или поехал в «Китс», я подразумеваю, что они пошли или поехали в «Китсилано-секондери». И когда я говорю, что мы собрались на вечеринку в «Китс», это означало, что мы собирались доехать на автобусе до Бродвея, а потом пройти четыре квартала до Ларч. Для таких, как мы, добраться туда — сущий пустяк.
В отличие от других школ западной части Ванкувера, школ для богатых вроде «Мейджи», школ для нуворишей вроде «Принца Уэльского» или школ для среднего класса вроде «Пойнт-Грей», «Китсилано» — это микст. В ней учились дети и богачей, и среднего класса, но очень многие были из рабочих семей. А поскольку «Китс» являлась центром всего этого хиппового дерьма шестидесятых, там тусовалось и множество посторонних. По терпимости равных ей не было. Особенно если ты не был хонки[22]. Но даже белые здесь выглядели иначе, потому что большинство из них составляли греки. Отсюда и намеки на то, что «Китс» — то самое место, куда идешь, если хочешь, чтобы тебя трахнули в жопу. Ничего другого я и не мог ожидать от школ, где анальный проход берегли пуще всего, таких как «Мейджи», «Принц Уэльский» или «Пойнт-Грей».
Так что мне «Китс» нравилась. «Китс» мне нравилась, потому что люди, приходившие туда, плевать хотели, какие спортивные трофеи выставлены в моей школе. У учеников «Китс» был свой особый язык, своя особая жизнь. Ни оценок за поведение, ни кланов, ни притворства. Плюс девчонки вели себя очень свободно, а парни могли предложить отличную травку. Да, в «Китс» все делали по-своему, без того дерьма, что выплескивалось у нас. В «Китс» все напоминали мне Нетти. И что важнее, никто не напоминал Бобби Голтса. Возможно, во всем мире не нашлось бы лучшего места, куда я мог пойти с такой, как Нетти. У меня «Китс» ассоциировалась с реальным миром.
Девушка, которая устраивала вечеринку, была типичной ученицей «Китс». Звали ее Дана Феррис, и познакомился я с ней через Робина Лока, первого моего приятеля не из Шогнесси и Керрисдейла.
Робин Лок жил в родительском подвале за Бродвей-Дайри-Куин. Мы встретились пару лет назад, когда он работал в музыкальном магазине «Эй энд Эй рекорде» в Гренвилле.
Робин бросил школу несколькими годами раньше, в музыке разбирался куда лучше меня, и я всегда советовался с ним, когда подходило время пополнить коллекцию. Именно он продал мне первый альбом — «Трансформер» Лу Гида, музыканта, на которого он сам был чуточку похож. Но не важно. Робин был первым встреченным мной наркоторговцем, который продавал только гашиш, и я счел, что это круто, поскольку это говорило о его приверженности одной-единственной идее. Опять же у меня были основания полагать, что Робин — гей, что тоже отдавало крутизной. До него я знал только одного гея — Биллингтона, но тот скорее тянул на педофила, чем на настоящего гомосексуалиста.
Но вернемся к Дане. Умной, забавной, с отменными торчащими сиськами, к тому же сверхчувствительными. Так уж получилось, что всякий раз, приходя к Робину, я видел там Дану. Мы как-то сразу нашли общий язык. Я помню, что в первую нашу встречу она сидела на подоконнике и читала «Сиддхарту». Меня сразу потянуло к ней. Не потому что польстился на ее прелести: просто у меня в адидасовском рюкзаке лежал «Степной волк». Я вытащил книгу и показал ей.
— Вау! — воскликнула Дана. — Это единственный роман Германа Гессе, который я не смогла найти.
На что ответил:
— Когда закончишь «Сиддхарту», мы сможем поменяться.
И добавил, что это единственный роман Германа Гессе, который я не смог найти… и тут же пожалел о том, что солгал. Ибо любой фанат Гессе знает: «Сиддхарта» — книга, которую надо читать первой, потому что она вводит тебя в созданный писателем мир.
Опять же именно желание увидеть Дану Феррис заставляло меня ходить на вечеринки в «Китс». Я побывал на трех или четырех, всякий раз встречал ее там, и мы отлично ладили. Она была хороша. Целовалась потрясающе. И проявляла инициативу, среди моих девушек — редкий случай. То есть отменно использовала свои руки. Мне ужасно нравилось, как она держала мой член. А когда Дана чего-то хотела, она этого добивалась, хотя по какой-то причине ни разу не попросила сунуть руку ей в трусы. Дана говорила, что предпочитает «фрикционный метод», когда трешься об кого-то, чтобы кончить. Так что «совокупление» с ней проходило следующим образом: мы оба лежали на боку, в штанах, с расстегнутыми рубашками, при этом Дана терлась о мою ногу, а я играл с ее сиськами. А уж потом она гоняла мне шкурку. Короче, Дана не только давала знать, что она любит, но и прямо говорила, что ей не нравится. Я полагал такой подход единственно правильным.
